Осенью 1940 года я прибыл для дальнейшего прохождения службы в 54 авиационный бомбардировочный полк, который стоял на аэродроме в четырёх километрах от г.Вильно. Велико было моё изумление, когда на другой день среди летчиков-истребителей, направлявшихся в столовую, я увидел своего брата Ивана. Не меньше обрадовался и он. Вечером, после ужина, встретились. Рассказам, расспросам не было конца. Ведь мы не виделись уже два года. После окончания Вязниковского аэроклуба в 1938 г. Иван был направлен в Чкаловскую военную школу пилотов. Окончил её, стал истребителем и некоторое время служил в Великих Луках, а оттуда их полк перелетел сюда. Город Вильно в сентябре 1939 года был освобождён от польской оккупации Красной армией и вскоре передан Литве. В октябре того же года с Прибалтийскими республиками, в том числе и с Литвой, СССР заключил договоры о взаимопомощи, по которым в этих республиках разместили ряд гарнизонов Красной Армии. Однако против наших гарнизонов, военнослужащих учинялись различные провокации вплоть до похищения и убийств наших военнослужащих. Иван рассказал, как в июне 1940 года аэродром блокировали литовские войска. На самолёты и аэродромные сооружения были направлены пулемёты, пушки. Личный состав спал под самолётами, готовый в любой момент дать отпор. Ивану со звеном было приказано взлететь, произвести разведку. С большим трудом удалось подавить желание проштурмовать противника. Через три дня блокада была снята. В июне 1940 г. прошли выборы, приведшие к власти представителей народа. Здесь вот, на аэродроме, и стоял полк, в котором служил брат. Летали они на истребителях "Чайка". Расскажу о себе. После окончания педучилища я, как и многие мои сверстники, попросил направить меня на работу в Сибирь, хотя меня оставляли работать в городе, даже чуть не заслали на учёбу в Ленинградскую военно-медицинскую академию. Через полтора года работы учителем я был призван в армию. К величайшей моей гордости, о чём я тут же отписал домой, я стал пулемётчиком N 1 на тачанке. Сбылась мечта - в детстве все после кинофильма "Чапаев" хотели стать пулемётчиками. Но не долго я оставался "чапаевцем". Вскоре нас, шестерых из полка, имевших среднее образование, направили в авиационную школу ШМАС в Калачинск возле Омска. После её окончания стал воздушным стрелком-радистом, звание - старшина. Направили на службу в г. Каунас в штаб авиадивизии. Всё здесь для нас казалось ново, интересно, а порой и дико. Провокации, о которых я уже писал, загнали нас на житьё в мужской монастырь. Два месяца мы там жили. Ограждён он был высокой (метров восемь) толстой кирпичной стеной. Одно из зданий освободили от монахов и передали нам. Под жильё отвели монашеские кельи - вполне благоустроенные комнаты. Кровать, стол, тумбочка, отдельно туалет, ванная, угол для моления. Винтовой лестницей с первого до четвёртого этажа соединялись залы-библиотеки (по 100 кв м примерно). Литература имелась во множестве, разная, в том числе иностранная, не говорю уж о католической. В одном крыле здания часть первого этажа занимала громадная зала, и здесь я впервые увидел орган, поиграл на нём. На втором этаже - физический кабинет. На третьем - химический, этажом выше - биологический. Все хорошо оборудованные. Наши техникумы по сравнению с этим - убожество. Вот так монахи! Как это далеко от того, что нам о них говорили в школе. По территории монастыря нам не очень разрешали ходить. Да и некогда было, так как с утра уезжали на аэродром. Но всё же наблюдали. Распорядок дня у монахов строгий. Обычно с 6 до 7 часов вечера они парами и в одиночку прогуливались по большому парку. Посреди него была крытая веранда с пинг-понгом (настольный теннис). Его я впервые видел. Однажды в субботу мы с другом пригласили девушек. Расположились на веранде, смеялись, играли. А это был как раз час вечерней прогулки и благочестивых размышлений служителей бога - и вдруг такой соблазн. Со следующего дня час прогулки перенесли на другое время, да и нам запретили приглашать девушек. Шестого ноября вообще произошла забавная история. Украшали здание к Октябрьскому празднику. Лозунги, флаги. Один из флагов прикрепили на балконе 4-го этажа к перилам. Вечером видим, монахи что-то с неудовольствием поглядывают на нашу наглядную агитацию. Минут через двадцать неторопливо прошествовал настоятель монастыря с двумя служками. Постоял. Поглядел. Направился в штаб дивизии. Минут через пять ушли. Вслед за ними выскакивает комиссар дивизии. Уставился на флаг на четвёртом этаже. Мы заинтересовались. Оказывается, если на флаг смотреть прямо, он как раз бесстыдно проектируется между ног Матки бозки Ченстоховской, изображение которой в рост человека располагалось на стене. Смех и грех. Приказано было немедленно передвинуть флаг на угол балкона. Монахи успокоились. Вот так мы познакомились с монашеской действительностью. А вскоре меня перевели на службу в Вильно в экипаж комиссара эскадрильи в 54 полк, где я и встретился с Иваном. Теперь мы служили с братом в одном месте. В середине июня 1941 г. шесть экипажей нашего полка получили задание перегнать самолёты СБ в авиационную школу, располагавшуюся в Тоцких лагерях под Чкаловым (мы стали получать новые самолеты АР-2 и летали уже на них). Я летел в экипаже лейтенанта Васи Кибалко, к которому был переведен на этот полёт. Оказывается, курсанты школы прошли курс теоретического обучения, но на боевых самолётах еще не летали, так как их не имелось в школе (лишь учебные "спарки"). Нетрудно представить радость курсантов, когда мы сели на их аэродроме. Нас качали, носили на руках. А мне досталось особо, так как среди встречавших я увидел (вернее они заметили меня раньше) Рассказова и других ребят, с которыми учился вместе в Горьковской школе г.Вязники. После окончания средней школы и аэроклуба в родном городе они попали сюда в авиашколу и "припухали" здесь в ожидании самолётов. Встреча у меня осталась в памяти, хотя этих ребят на фронте потом я не встречал (говорили в городе, что они все погибли). Любезные хозяева на радости вечером выставили нам бочку пива, припасённую с большим трудом заранее. Мы рассчитывали погулять здесь дня два-три, а я отсюда должен был ехать в Томск в пединститут для поступления на заочное обучение. Однако ночью неожиданно пришла телеграмма из полка, в которой командир категорически приказывал срочно возвратиться в Вильно. Делать нечего. Поехали. Уже в поездах встречали много военных, вызванных телеграммами в свои части. Догадок, самых фантастических, было много. В Вильно приехали вечером 21 июня. Добрались пешком до аэродрома. К великому удивлению, наших самолётов не оказалось (не считая нескольких неисправных). В проходной нас встретил дежурный. Он рассказал, что наш полк и полк Ивана перелетели днём на запасные полевые аэродромы, казарма опечатана, а нам можно переспать до утра в лагере. Если ночью будет автомашина на аэродром, разбудят. Пришли в ангар, набрали самолётных чехлов и вроде подходяще устроились с ночлегом - много ли надо военному. Так как на другой день было воскресенье, то все стали просить командира группы не торопиться завтра на аэродром, а отдохнуть денёк в городе. Легли что-то около полуночи. Вдруг прибежал дежурный и сообщил, что едет машина в полк. Последовала команда "Встать, садиться на машину". Увы, наши расчёты погулять в Вильно рассеялись, как мираж. Полевой аэродром располагался километрах в 15-18 от Вильно в Кивишках. Туда мы добрались часа в два утра. Стоял такой густой туман, что буквально в трёх шагах ничего не было видно. Нас развели по палаткам, но заснуть не удалось, так как прозвучал горн тревоги. Это было часа в три утра. Вскочили. Оделись. В тумане ничего не видно. С трудом нашли свой самолёт и техников. Подбегаем к стоянке самолёта. Там уже кипит работа. Включились и мы. Оружейник хлопотал у бомболюка, подвешивал боевые бомбы. Моторист помогал ему. Так как я был в экипаже комиссара эскадрильи Верховского, то спросил Кибалко, как мне определиться. Он посоветовал работать пока на его самолёте (потом меня так и оставила у него). Начал налаживать пулемёт, опробывать рацию. Лётчик и штурман убежали на КП. Помаленьку стал рассеиваться туман. Нас, приехавших из Чкалова, заметили. Начались расспросы. Вдруг вдали, на высоте около тысячи метров, показалась группа самолётов в направлении на Вильно. Конфигурация незнакома. Нас стали расспрашивать, не видели ли мы таких в тылу. Хотя мы и не видели, но стали "загибать" (а на это все авиаторы мастера), что очевидно это ИЛ -2 (под чехлами мы их видали в Саратове). На самом деле это были немецкие самолёты Ю-87, немножко похожие на наши штурмовики. Незнакомцы летели просто группой, почти не соблюдая строя. Задрав головы, мы любовались приличной скоростью самолётов. А так как в июне ожидались большие учения, то полагали, что они начались, и полёт незнакомых самолётов, наш перелет сюда, да и тревога являются подтверждением тому. Самолёты пролетели прямо над нами. Почему они нас не разбомбили, до сих пор для меня остается тайной. Или помешали остатки тумана, или их внимание было сосредоточено на г.Вильно и нашем стационарном аэродроме. Одним словом, через несколько минут они оказались над нами. Разошлись в круг, начали пикировать. Появился дым. Любопытная (если можно так выразиться) деталь: первыми бомбами, как нам потом рассказали, был разбит ангар, в котором мы располагались на ночлег. Мы любовались этой картиной, думая: падают учебные бомбы, но почему такой большой дым? От дальнейших недоуменных размышлений на тему о том, что происходит, отвлекла ракета с КП, означавшая команду: "Выруливай на вылет". Помню, что полевой аэродром был неважный, экипажи с него ещё не летали, и Вася Кибалко на взлёте еле успел оторвать самолет, задев за макушки елей. Так мы полетели на первое боевое задание. Это было часов в 5 утра. Полагая, что вылет учебный, я не надел парашют. Он прицеплялся на лямки спереди и очень мешал. Пусть валяется в кабине. И пулемёт не зарядил - с ним много возни потом. До войны нашему полку давалась на случай войны основная и запасная цели. И маршрут прорабатывался в соответствии с этим. Основной целью был железнодорожный узел г.Кёнигсберг. Считая вылет учебным, набираем высоту над аэродромом. А надо было набрать 6 тысяч метров. Набрали 2 тысячи. Кодом по радио запрашиваем землю подтвердить задание. Подтверждают. Набрали 4 тысячи. Запрашиваем опять. Подтверждают. Надо надевать кислородные маски. Набрали 6 тысяч, легли на маршрут. Не долетая до границы увидели на земле пожары, а кое-где и орудийную стрельбу. Стало ясно, что это настоящее боевое задание. Срочно надеваю парашют, заряжаю пулемёты. Подлетаем к Кёнигсбергу. Отбомбились, ложимся на обратный курс. Ни истребителей противника, ни зенитного огня не встретили. Немцы, видимо, не рассчитывали на такое "нахальство" с нашей стороны. Но вот появились немецкие истребители, уже в районе границы. Сходу они сбили несколько наших самолётов. Длинной очередью немцу удалось поджечь наш самолёт. Подлетев к нам метров на 20-30, он сделал крен и стала видна его улыбающаяся морда. Без особого прицеливания успеваю всадить очередь из пулемёта. К величайшей моей радости фашист загорелся и стал падать. Горели, падали и мы. Что делать? Надо прыгать. Вот когда пригодился парашют. Срываю колпак над кабиной. Подтягиваюсь, чтобы выпрыгнуть. Но самолёт падал беспорядочно, кувыркался и все попытки оказывались бесплодными, отбрасывало от одного борта к другому. Смотрю на высотомер. Стрелка его упорно показывает уменьшение высоты, 5000-4000 метров. А я никак не могу выбраться из горящего самолета. Так продолжалось примерно до 1000 метров. До сих пор перед моими глазами эта стрелка, упорно ползущая к нулю. Появилась даже мысль, что мне крышка. И вдруг я оказался в воздухе. Очевидно, меня при перевороте самолета выбросило из кабины. Не сразу сообразил, что делать. И уже совсем инстинктивно выдернул кольцо парашюта. Он раскрылся. Через 7-10 секунд я оказался висящим на дереве. Оказывается, всё это происходило над лесным массивом. Расстегнул лямки парашюта, подтянулся к стволу дерева и спрыгнул на землю. Осматриваюсь. Вблизи оказалась лесная дорога. Так как во время боя я потерял ориентировку, решил идти на восток. Прошел метров 300. Вдруг из-за дерева выскакивает человек с пистолетом в руке и предлагает поднять руки. Это оказался капитан Карабутов из нашего полка, тоже сбитый. Недоразумение разъяснилось. Идём вдвоем. К нам присоединились ещё несколько человек из нашего полка. 3атем пехотинцы. Они сообщили, что немцы уже где-то впереди нас. Стали идти осторожнее, искали исправную машину из числа брошенных на дороге. Нашли. Сажусь за руль. Карабутов рядом. Вот где пригодилась уменье управлять автомобилями, которые мы гоняли в свободное время по аэродрому. Бензина оказалось в баке маловато и мы решили подзаправиться. В брошенных машинах его не попадалось. Но вот видим на дереве стрелку-указатель на МТС. Повернули. Впереди показалась ограда и открытые ворота. Въезжаем. К нашему ужасу, метрах в 50 стоят немецкие танки. Танкисты стоят группой в стороне. Панически кручу баранку, разворачиваю машину и краем глаза вижу, как танкисты бросились к танкам. Выскочили за ворота и петляем по лесной дороге. Над машиной взрываются снаряды, посылаемые с танков. Но вреда нам они не причинили, да и танки по лесной дороге не могли нас догнать. Пронесло. Через 8-10 км пути догнали отступающую пехотную часть. Узнали, что севернее проходит шоссейная дорога, по ней и движутся немецкие войска; оттуда их танки и завернули в МТС. Поэтому нам и не встретились немцы на этой дороге. Через день мы добрались до аэродрома г.Двинска, куда должны были сесть после боевого вылета.

К февралю 1943 г. мы закончили переучивание, получили новые самолёты и улетели на фронт, на Курскую дугу. Я уже к этому времени стал флагманским стрелком-радистом первой эскадрильи. В марте-мае полк изредка совершал полёты на разведку, на бомбометание отдельных целей. Помогали партизанам. Полёты на помощь партизанам были связаны с большими трудностями. Летать приходилось далеко в тыл врага через аэродромы противника и укрепленные пункты. В один из дней было приказано слетать и сжечь несколько деревень, где были немецкие гарнизоны. Партизаны здесь были окружены и прорывались на юго-запад вот через эти деревни. Надо было расчистить им путь. Взяв в прикрытие девятку американских "Аэрокобр", долгое время летели вдоль линии фронта, привели их в Фатеж, где собирались взамен взять "Яков". "Аэрокобры" должны были здесь сесть и встретить нас уже на обратном пути. Однако тут произошло трагическое событие, которые иногда встречаются. В летевшей перед нами девятке из другого полка два самолёта врезались друг в друга на развороте, загорелись и упали. Проспавшие зенитчики сделали вывод, что их сбили истребители и открыли огонь по "аэрокобрам", приняв их за немцев. "Яки", ждавшие нас в стороне, увидели огонь зениток, горевшие самолёты на земле и тоже приняли "Аэрокобр" за "мессершмидтов" (они действительно похожи), якобы блокировавших аэродром, и ринулись на них в атаку. Так началась драка своих со своими. А мы тем временем делали один... два... круга в стороне, не понимая, что происходит. Несмотря на мои вызовы по радио, истребители прикрытия к нам не подходят. Пришлось запросить по радио кодом командира полка, как нам быть. Последовала команда идти на цель без прикрытия. Чуть позднее нас догнали два наших истребителя, но и те где-то отстали. Шли на цель под облаками на высоте 700-800 метров. Много тревожных минут пришлась пережить. За 90 километров, которые мы летели до цели за линией фронта, под нами проплыли несколько аэродромов противника, укрепленных пунктов. Но ни истребители, ни зенитки не остановили нас, видимо, боясь демаскировать себя. Километров за пять увидели среди лесного массива длинные огненные стрелы, указывающие на деревни, которые мы должны были разбомбить. Перестроились в пеленг, по звеньям, и сбросили бомбы. Развернулись. На месте опорных пунктов врага бушевало море огня. Так же спокойно прошёл и обратный путь к своему аэродрому. Сели сходу, так как у некоторых уже кончался бензин. Во время полётов мы видели, как много немцы сосредотачивали здесь авиации, зениток. И очень удивительна было нам, когда в этих условиях, желая дать отдохнуть отдельным ветеранам полка, нас шестерых послали отдохнуть на две недели в авиационный санаторий, расположенный в Смирновском ущелье под Саратовом. Добирались не без курьезов. Километрах в 8-10 от Курска находился аэродром, с которого мы на "Дугласе" должны были в 10 утра вылететь в Саратов. А до Курска добирались на поезде. Прибыли в середине дня на станцию Лев Толстой. Об этом я хочу рассказать не затем, чтобы кого-то позабавить, а чтоб хоть немного можно было представить, какая обстановка складывалась вблизи фронта, в тылу. Поезд встал. Стоим час, два. Никакого движения. Командир сходил к начальнику станции. Тот ничего утешительного не обещал. Всё пропускали эшелоны с военными грузами, и те не вставали здесь. А дело уже к вечеру. Тогда командир послал телеграмму комдиву. Указал, где остановились, и что нет надежды уехать до утра. Опаздываем на "Дуглас". Нельзя ли нас перебросить туда на У-2. Сесть самолет может на поле метрах в 600 севернее станции. Ответа не последовало, но вскоре над станцией стад кружить У-2 над тем местом, которое мы указали в телеграмме, и пошёл на посадку. В это время наш поезд проявил желание двинуться. Решив, что самолёт нас шестерых до ночи уже не успеет перебросить, в спешке командир говорит мне: "Прыгай (а мы ехали на открытой площадке), лети в Курск на У-2". Прыгнул уже на ходу поезда. Поспешаю к месту посадки У-2. 0сталось метров двести. К своему удивлению замечаю - там крутят пропеллер, чтобы завести мотор. Зачем? И почему там два человека? Выхватываю пистолет, стреляю, чтобы обратить на себя внимание. Обратили. Подбегаю к ним. Спрашивают, кто я такой. Говорю, что они за нами прилетели. У тех глаза на лоб. Объяснили, что они с почтой и никакого отношения к нам не имеют. Ужас! Объяснил им обстановку и попросил перебросить в Курск. Они отвечают, что и сами-то взлететь не могут, так как весенняя почва раскисла и надо ждать до утра, может, подмерзнет. Что делать? Бегу на станцию. Начальник не менее меня был обескуражен. Попросил его узнать по телефону, где состав, на котором едут наши. Узнал. Оказывается, он проехал километров пятнадцать и стоит на железнодорожной станции перед Курском. Попросили пригласить к телефону командира. Минут через 10-15 состоялся разговор. Объяснив командиру пренеприятную новость, я спросил, что делать. Узнал, что их состав еще часа два простоит. Мне было велено догонять их по шпалам пешочком. Не мудрствуя лукаво, решил не терять времени и трусцой двинулся в путь. Разные философские мысли приходили в голову, но отвлекало от них страшное желание курить. Я курил тогда много (а начал в первый день войны). К своему ужасу вспомнил, что у меня нет не только табака, но и никаких документов. Всё это осталось у командира. Протрусив километров десять (уже стемнело), увидел будку объездчика. Зашёл туда и попросил покурить. Посмотрев на меня подозрительно - а вид у меня был распалённый - объездчик дал мне махры на козью ножку. Закурив, я вроде с новыми силами двинулся дальше. Между тем объездчик тут же сообщил по телефону, что забегал диверсант, угрожал пистолетом, отобрал курево и скрылся в направлении Курска. Но там уже определили, что это за диверсант, и не придали значения "патриотическому сообщению". Прибегаю на станцию, весь путь проделав в рекордный срок - полтора часа. А поезд, оказывается, минут пять как ушёл. Измученный, лёг на диване в комнате дежурного. И только к утру, потеряв всякую надежду, приехал в Курск. А там ведь ещё до аэродрома надо добираться километров 8-10. Добрался, точнее - добежал. "Дуглас" уже готовился выруливать на взлёт. Ребята увидели меня, втащили еле живого в кабину. Первым делом: "Дайте покурить". Хорошо мы отдохнули под Саратовом.

Выполняя отдельные задания, полк готовился к большим боям. Готовилась знаменитая курская битва. Дня за 3-4 до начала битвы к нашему самолету прибежал посыльный и передал приказание срочно явиться в штаб полка. Только что на аэродром прилетел представитель истребительного полка, чтобы договориться о порядке сопровождения, прикрытия, огневого взаимодействия, связи. А мне, как я уже писал, приходилось этим заниматься. Прибежал в штаб. Он размещался в землянке. Осмотрелся. И вот уж неисповедимы пути господни. В штабе, в качестве представителя истребительного полка, находился мой брат. Объяснились. Он уже был заместителем командира полка. Не пришлось нам тогда много поговорить. После совещания Иван торопился на свой аэродром. Дело было к вечеру. Улетая, он, по просьбе командира нашего полка, выполнил над аэродромом несколько сложных фигур высшего пилотажа и с резким снижением скрылся. Среди лётного состава быстро распространился слух, что нас будет прикрывать 157 истребительный полк, что в нём порядочно Героев, что вот один из них прилетал и что это мой брат. А я ходил - нос кверху. С первого боевого вылета мы почувствовали разницу в организации прикрытия. Раньше истребители как-то жались к нам, хотя в ряде исключительных ситуаций так и должно быть. Но не всегда. Раньше нам обычно в сопровождение давали 6-8 истребителей. Теперь их стало четыре, и очень редко шесть. Обычно Иван по радио и на земле при встречах с нашим полком говорил, чтобы мы не боялись за хвост, а точнее бомбили. Действительно, за время совместных полетав с их полком мы от истребителей противника на потеряли ни одного самолёта. В период Курской битвы в иные дни, особенно первые, доводилось делать по два-три вылета. И это всё при ожесточённом противодействии истребителей и зениток противника. Зениток было так много, что диву потом на земле давались, как удалось унести ноги, да ещё и поразить цель. Почти после каждого вылета в самолёте насчитывалась масса пробоин от зенитных снарядов. Однажды, проверяя мой парашют, старшина обнаружил в нём осколок, пробивший до десяти слоев шелка и застрявший. Так парашют спас мне жизнь. Был и такой случай. Лежу у нижнего пулемёта, держусь за его ручки и ищу цель. Вдруг чувствую - какой-то удар в грудь. Оказывается, рядом с самолётом разорвался зенитный снаряд, осколок пробил борт, пролетел под правой рукой (они обе были вытянуты), попал в карабин парашюта, перебил его, чиркнул по груди и, попав в орден, вместе с ним пробил левый борт и вылетел. Вот какова была сила удара! А ордена мне потом так и не вернули. Нелегко мне приходилось как флагманскому стрелку-радисту. Надо держать связь с истребителями, с землей, внутри строя со стрелками других самолётов, организовывать огневой отпор истребителям противника. И самому стрелять. Вертишься, как белка в колесе. В эти дни стали наблюдаться случаи использования немцами эфира для дезинформации. Основную и запасную радиоволны я получал обычно утром. Строго ограничивалось их использование в первом вылете. Но немцам удавалось часам к 9-10 установить их и использовать в своих целях. 12 августа мы полетели бомбить железнодорожную станцию Хутор Михайловский. Вдруг по радио открытым текстом получаю команду возвращаться назад с бомбами. Доложил командиру. Тот велел запросить подтверждение паролем, но подтверждения не последовало. Тогда решили цель бомбить. Не раз бывали случаи, когда по радио приятным голосом нас приглашали садиться на немецкий аэродром, обещая райскую жизнь. Отвечали мы обычно словами, которые здесь писать неудобно. Летать мы начали 7 июля. Напряжение боев и потери боевых товарищей действовали угнетающе. В эти дни мы размещались в школе. В классах были построены нары и спали на них поэкипажно. Седьмого у нас сбили один экипаж. Потом второй, третий. Все они лежали на нарах подряд, один за другим (это, конечно, случайность). Но когда сбили третий, то экипаж четвёртого переместился на пол. Вообще-то в авиации примет много, и в них обычно верят. В первые дни боёв под Курском в воздухе наблюдалось известное равновесие в авиации. Однако черев 15-20 дней боев положение изменилось в нашу пользу. Вспоминается один из вылетов. Нам стали давать задания на свободные полёты. Конкретная цель не указывалась, давался район полёта и надо было цель искать самим. Как-то в конце июля нам дали прямоугольник, сторонами которого стали две шоссейные и железная дороги. Вот в нём мы и должны были искать цель. Видим - со стороны Орла на запад движется эшелон с бензоцистернами. Вот это удача! Заходим по ходу его движения, обстреливаем. Сначала лётчики из носовых пулемётов, затем стрелки из хвостовых. Раз зашли, два. Пули попадают в эшелон, а толку нет. Машинист то притормозит, то наберёт скорость. Решили начать на третьем заходе стрельбу пораньше. А в пулемётной кассете пули чередуются: обычная, трассирующая, разрывная, зажигательная, бронебойная. И вот только пули достигли земли, как вспыхнул огненный хвост, мгновенно догнал эшелон и перед нами тот взорвался. Еле успели отвернуть в сторону. Видимо пули в первых заходах, попадая в цистерны, гасли, так как в них еще и заканчивался газ. Но цистерны мы пробивали, бензин на землю вытекал, и нам совершенно случайно удалось его зажечь на земле на третьем заходе. Почему мы сразу не сообразили?

В районе города Лоева наши части форсировали сходу Днепр. На плацдарме завязалась ожесточенная битва. Немецкие самолёты остервенело бомбили переправы, чтобы сорвать пополнение, а вражеская артиллерия обстреливала прорвавшихся за Днепр. Нам было приказано подавить эту артиллерию. Перед одним из вылетов мы на земле договорились о том, что после сбрасывания бомб уходим от цели на свою территорию левым разворотом. Сообщили истребителям. Однако всё изменилось. Недаром говорят, гладко было на бумаге, да забыли про овраги. До нас немецкие позиции на правом берегу Днепра бомбили еще несколько групп. И все они уходили от цели с левым разворотом. Немцы это раскусили, зенитки пристрелялись и шедшие впереди нас группы несли потери от зениток. Плотность огня была очень велика. Всё это мы видели, подлетая к цели. Тогда командир нашей эскадрильи принял решение уходить с правым разворотом, о чем я и передал по радио сообщение истребителям. Бросили бомбы, сделали правый разворот и к своему ужасу увидели, что наши истребители идут влево. Мы остались одни. Пока делали разворот к линии фронта, нас перехватили истребители противника - и в большом количестве. Приготовились к бою, плотнее сомкнулись. Увидев, что мы без сопровождения, немцы решили использовать свое огромное преимущество, и не сбивая, посадить нас на свой аэродром. Взять живьём, так сказать. Стоило нам сделать доворот вправо, к линии фронта, как перед нашим курсом полетели снаряды и пули с их истребителей. Нас всячески отсекали влево. Дело пахло керосином. Как быть? В этот вылет нас сопровождали истребители из другого полка. Но когда еще подлетали к линии фронта, я услышал по радио голос Ивана, который командовал группой прикрытия над нашими переправами через Днепр (группы прикрытия не связаны с сопровождением конкретных штурмовиков или бомбардировщиков). После ранения Иван потерял часть слуха и теперь в воздухе с своем строю его чаще всего вызывали не паролем, а кличкой "глухой". Это я знал, как знали и многие лётчики фронта (а может быть, и немцы). И при подлёте к Днепру я понял, что Иван возглавляет группу прикрытия. Об этом я, кстати, сказал командиру, В трагическую минуту, когда нас окружили немцы, наш командир, прежде чем принять решение на бой, спросил меня, нельзя ли вызвать по радио Ивана. Не зная их пароля, я начал открытым текстом вызывать: "Глухой, глухой, я Григорий, как слышишь?". К счастью, Иван ответил сразу. Я доложил командиру и переключил на него приёмник и передатчик. С моей помощью командир кратко открытым текстом (за что потом был нам втык - ну а что делать?) объяснил обстановку. Узнав, где мы находимся, Иван посоветовал, чтоб мы и дальше, уменьшив скорость, летели в немецкий тыл и ждали его. Имея значительное преимущество в высоте, он повел группу вдогонку за нами и минут через пять по радио передал, что видит нас и начинает бой с фрицами. Мы воспользовались этим, резко увеличили скорость и сделали разворот к своей территории. Немцам уже стало не до нас.

Во время освобождения нашими войсками города Дмитровск-Орловский бомбили гитлеровскую колонну на шоссейной дороге. На земле взяли осколочные мелкие бомбы и теперь сбросили их на колонну. Фашистов с дороги как ветром сдуло. Побросали и машины. Тогда мы перестроились в пеленг по звеньям, сделали второй заход над рассеянной колонной и штурмовали врага огнём из пулемётов. Увлеклись настолько, что многие расстреляли все боеприпасы. Тут подвернулась пара немецких истребителей. Заходят нам в хвост, а отстреливаться нечем. В отчаянии хватаю ракетницу и стреляю по фашисту. Немецкий истребитель признал, видимо, ракету за новый вид оружия и отвалил в сторону. Недаром говорят: век живи, век учись. Хотя не я изобрел такой способ, применялся он и в других частях.

Были на фронте и такие вот дни. С одного из аэродромов в Польше летали на боевое задание. Утром, как обычно, не завтракали. Подкрепились шоколадом и всё. Завтрак на аэродром привезли, но ракета с командного пункта ("на вылет") "испортила" нам аппетит. Слетали. До цели было далеко и бензина осталось мало. Некоторые садились сходу. Садится Извеков, а у него зависли две бомбы внешней подвески. С ними садиться нельзя. Ему со старта дают красную ракету: "Уходи на второй круг". Ушёл. Вызывают по радио, чтобы решить, что делать. А радист его самолёта уже успел выключиться. Заходит на посадку опять, ему опять красную ракету. Все переживаем, чем кончится эта история. Наконец лётчик догадался включить радио и спросить, в чём дело, чего его гоняют, ведь бензина осталось еле-еле, и другие гневные слова он произносил. Ему объяснили и велели аварийно сбросить бомбы в большое озеро километрах в трёх от аэродрома. Извеков сбросил, бомбы там взорвались. Садиться ему пришлось уже поперёк старта - бензин кончился. Предупредили нас, что второго вылета, очевидно, не будет, можно ехать на обед. Поехали. Только расположились в столовой, вдруг с аэродрома ракеты: "Срочно на вылет". Побросали ложки, прыгаем в полуторку и гоним на аэродром. На беду, на крутом повороте открывается задний борт и человек восемь оказались на земле. Да так неудачно, что многих отправили в медсанбат. Почти все они оказались из разных экипажей. Командиру пришлось срочно перекраивать экипажи, а время идёт. Из штаба дивизии спрашивают, почему не взлетаем? Взлетели. Вылет прошел удачно. Но происшествия того дня на этом не закончились. Приезжаем вечером в столовую голодные. Повара подают нам уху, жареную рыбу. Откуда такое богатство, спрашиваем. Оказывается, технари успели разведать озеро, куда Извеков бросил две бомбы, а там оказалась масса глушёных судаков и другой рыбы. Они и набрали бочки две. После ухи нам подали котлеты. Их тоже съели. Ночью у некоторых, в том числе у меня, начались страшные рези в желудке. Нас срочно в медсанбат. Отравление. Сделали промывание. Оказалось, что повар эти котлеты сделал утром, на аэродром привозил, в обед нам предлагал, а съесть их не удавалось. Тогда он подсунул их вечером. Пришлось пролежать два дня. С тех пор я не только в армии, но и дома лет десять не мог есть котлеты. Как командир полка с комиссаром отдувались за этот день, остаётся только предполагать.

Перед Варшавской операцией образовалась пауза. Совершались только разведывательные полеты. Как-то командир полка сказал мне, что мог бы дать отпуск дней на семь для поездки на родину. А ещё раньше я узнал, что предполагается отпуск Ивану. Они стояли тогда от нашего аэродрома километрах в двадцати. Созвонились. Было решено, что я прилетаю на их аэродром на У-2 к вечеру. Переночую. А утром на поезде отправимся в Вязники. Товарищ перебросал меня на аэродром Ивана. Подлетели часов в пять вечера, было облачно, сплошные облака повисли над аэродромом на высоте 700-800 метров. Сели. Я выпрыгнул из самолета и пошёл к стоянкам (товарищ улетел обратно). Спросил лётчиков, где Иван (меня там знали хорошо). Сказали, что даёт провозные полёты молодым лётчикам и находится у посадочного Т. Иван в это время занимал должность заместителя командира полка по лётной части. В это время совершил посадку ЯК. Сел он плохо, промазал, да ещё вдобавок "скозлил" Когда он завернул к Т, то на крыло вскочил Иван. Пропеллер помаленьку крутится, а брат, размахивая руками, видимо, с возмущением, что-то внушает за неудачную посадку молодому лётчику. Тому надо было сделать еще один полёт по кругу. И в это время к ужасу всех нас, наблюдавших это внушение, из облаков прямо над Т под углом градусов 30 вывалялся немецкий самолет Ю-88. Так как он пикировал (точнее планировал) прямо на наш истребитель, то создалось впечатление, что он сейчас будет стрелять. Но дело обстояло, как мы потом узнали, совершенно не так. Немецкий самолёт-разведчик после выполнения задания возвращался на свой аэродром. Так как земля была закрыта облаками, то штурман и лётчик, решив, что линию фронта уже перелетели (на самом деле до нее оставалось 20-25 км), стали пробивать облака. Пробив, к своему удивлению увидели наш аэродром и стали вновь набирать высоту, чтобы скрыться за облаками, от которых они спустились метров на триста. Сначала Иван и лётчик за шумом мотора своего самолёта не слышали шума немецкой машины, и только заметив отчаянную жестикуляцию стартера, посмотрели вверх и увидали Ю-88. Выхватив лётчика за ворот из кабины (а брат физически был силён), вскочил сам и дал газ на взлет. Увидев разбегающегося истребителя, немец решил, что скрыться за облаками не успеет, стал удирать с принижением. Это оказалось роковой ошибкой. Километрах в восьми Иван настиг его и мы услышали, как заработали пушка и пулемёты. Немец тоже отстреливался. Тут же по радио Иван сообщил, что немец подбит и сел на живот на лесной поляне. Просит срочно выслать туда автоматчиков из БАО для захвата вражеского самолёта и лётчиков. Сам кружил над местом посадки противника. Много нас, любопытных, поехало туда. Я тоже пристроился на одной машине. Минут через 15 добрались до той поляны. Но только выскочили на опушку леса, как по нам с сидящего самолёта ударили из пулемёта. Это сразу поубавило нашу воинственность. Моментально соскочив с машины, мы укрылись за стволами деревьев и стали постёгивать из пистолетов по самолёту, до которого было метров сто. Ясно, что толку от нашей стрельбы никакого. Начинало темнеть. Пора предпринимать более решительные меры. Тут подъехали автоматчики. Открыв стрельбу по самолёту, они поползли в его сторону. И мы, осмелев, двинулись за ними. Здесь я первый и единственный раз испытал, как под огнём пулемёта ползти по-пластунски. Сначала из самолёта тоже отвечали из пулемёта, но вскоре он умолк. Автоматчики приблизились к самолёту, мы за ними. Что оказалось? Экипаж самолёта состоял из четырёх человек. Несколько снарядов и пулемётных очередей Ивана попали в цель. Лётчик был ранен, что вынудило его посадить самолёт. Штурман убит. Радист застрелился. Отстреливался стрелок - девушка, у неё не было ног по колено. И только когда автоматчики ранили её, она прекратила стрельбу. Помню, когда её вытаскивали из кабины, она пришла в сознание: кусалась, царапалась. Её погрузили в санитарную машину и увезли. Увезли и лётчика, который оставался в сознании. Этот пример в известной степени даёт некоторое представление о наших противниках. Иван уже давно улетел на аэродром, доложили командующему армией о посадке вражеского разведчика. Ко времени, когда мы вернулись на аэродром, командующий уже прилетел туда. Лётчика доставили в штаб полка, который располагался в небольшой избушке. Всем хотелось послушать допрос пленного лётчика, но практически размер избы не позволял удовлетворить наше любопытство. Наиболее нахрапистые притиснулись снаружи к открытым окнам, я в их числе. В штабе находились командующий Руденко, комполка, начальник штаба, Иван и переводчик. Из допроса выяснилось, что экипаж самолёта состоял из отца, двоих его сыновей и дочери. Воевали они ещё с 1940 года, с Франции. Лётчик - полковник, за заслуги награждён рыцарским крестом с дубовыми листьями. Сейчас они совершали разведывательный полёт по нашим железнодорожным узлам. После проявления фотоплёнки и её дешифровки, немецкая авиация утром должна была нанести удар. Раненый лётчик слабел и попросил сказать, кто же его, немецкого аса, сбил. Руденко велел Ивану расстегнуть куртку и показать награды. Сказал при этом, что сбил его не лапоть, а Герой Советского Союза. Немца увезли. Руденко спросил, чем будет заниматься Иван завтра. Тот ответил, что убывает в краткосрочный отпуск домой. Руденко пожелал ему счастливой встреч с родными, спросил, сколько ему дали отпуска, и узнав, что семь дней, добавил ещё семь своей властью. Услышав это, я был удручён. Иван меня уже давно заметил в окне. Увидев мои жесты, он догадался, в чём дело и попросил разрешения у уже вставшего Руденко обратиться к нему с просьбой. Тот, нахмурившись, разрешил. Иван сказал, что едет в отпуск не один, а с братом (то есть со мной). Командующий был удивлен, что в полку летают два брата. Ивана он знал уже давно; получив объяснение, что я летаю в бомбардировочном полку, который они прикрывают, спросил, чего же хочет Иван. Тот объяснил, что у брата, то есть у меня, отпуск всего семь дней, и что же получается теперь? Руденко заявил: "Хитёр ты, Иван. Но тебе я добавил отпуск за подвиг, а брату за что?" Однако подумав, он поручил командиру полка связаться с моим командиром, объяснить ему ситуацию, и если тот не возражает, пусть добавит дни и мне. Наш командир Хлебников не возражал против такого, очень приятного для меня, оборота.

Боевая работа продолжалась. 16 апреля началась Берлинская операция. Для нашего полка это был чёрный день. Пожалуй, за всю войну наш полк не вёл таких тяжелых боев. Мы совершили два вылета на танки и артпозиции немцев в районе Зееловских Высот, сбили шесть истребителей противника. Полк летал тремя группами, мы - во второй. И вот на встречном курсе около двадцати "фокке-вульфов" атаковали первую группу, а затем нашу. Из носовых пулемётов мы стрелять не могли, так как находились в створе с первой группой и могли поразить своих. Но когда немцы стали делать под нашим строем разворот, мне удалось поймать одного в прицел и длинной очередью зажечь его. От зенитки и истребителей мы сами в тот день потеряли три экипажа. Два человека со сбитых 16 апреля самолётов выпрыгнули с парашютом и потом вернулись в полк. Очень удачные вылеты совершили на г.Франкфурт-на-Одере и Потсдам. В Потсдаме разбили железнодорожный узел, а на повторном вылете - штаб немецкой дивизии. В этот день, пожалуй, мы нанесли самый ощутимый урон врагу: уничтожили штаб дивизии, убили более 200 солдат и офицеров, взорвали 37 вагонов, 29 зданий, большое количество разной техники. Всё это подтверждено фотоснимками, а потом и наземными частями. 25 апреля впервые полетели на Берлин. Берлин горел. Дым поднимался на высоту до трех километров и невозможно было что-либо рассмотреть на земле. Наша цель оказалась закрытой дымом и мы били по запасной (на каждый вылет давались основная и запасная цели) - железнодорожному узлу Потсдам. 28-30 апреля летали опять на Берлин. Били по вражескому аэродрому и Рейхстагу. Ветер усилился и, помнится, дым, как огромный лисий хвост, резко отклонился к северу, и наши цели стали видны. По Рейхстагу били с пикирования двумя 250 килограммовыми бомбами. Летали с ними наиболее опытные экипажи. Фотоснимки зарегистрировали прямое попадание в здание Рейхстага. Я потом с товарищами был у Рейхстага и расписался на нём. Но ради справедливости всегда говорю, что первый раз расписались на нём бомбой 30 апреля. Всем нам за этот вылет кроме Правительственных наград вручены именные часы. 3 мая состоялся торжественный митинг по случаю взятия Берлина, а 8-го мая - по случаю Победы в Великой Отечественной войне.

Оружейники снаряжают пушку ШВАК на истребителе ЛаГГ-3

Перед ужином, после боевых вылетов, летчики всегда получали водку. Обычно из расчета 100 граммов за каждый боевой вылет. Вспоминает Григорий Кривошеев: «В столовой стояли три стола – на каждую эскадрилью. Пришли на ужин, командир эскадрильи докладывает, что все в сборе, только после этого разрешают начинать. Старшина идет с красивым графином. Если эскадрилья сделала 15 вылетов, то в этом графине плещется полтора литра водки. Вот этот графин он ставит перед командиром эскадрильи. Комэск начинает разливать по стаканам. Если полные сто граммов – значит, заслужил, если чуть больше – значит, отлично справился с заданием, а недолил – значит, плохо летал. Все это молча – все знали, что это оценка его действий за прошедший день».

Герой Советского Союза И.П. Лавейкин с экипажем у своего ЛаГГ-3. Залазино, Калининский фронт, декабрь 1941 г.

А вот перед боевым вылетом большинство летчиков старались совершенно не пить спиртного. Вспоминает Сергей Горелов: «Того, кто позволял себе выпить, как правило, сбивали. У пьяного реакция не та. А что такое бой? Ты не собьешь – тебя собьют. Разве можно победить противника в таком состоянии, когда у тебя перед глазами вместо одного два самолета летают? Я никогда не летал нетрезвым. Выпивали мы только вечером. Тогда это было нужно, чтобы расслабиться, чтобы уснуть».

Завтрак на аэродроме под крылом ЛаГГ-3. Многие летчики жаловались, что после интенсивных вылетов пропадал аппетит, но, похоже, это не тот случай

Кроме водки, летчикам также выдавались папиросы (как правило, «Беломор» – по пачке на день) и спички. Вспоминает Анатолий Бордун: «Большинство наших летчиков меняло свои папиросы техникам на махорку. Она нам даже больше нравилась, чем «Беломор». Махоркой можно было сразу накуриться, чтобы во время вылета курить не хотелось. А техники с нами охотно менялись, потому что им пофорсить хотелось с папиросами. Ну а мы и так летчики, нам форсить не нужно!»

ЛаГГ-3 на конвейере завода № 21 в г. Горький (архив Г. Серова)

Технический состав кормили, конечно, несколько хуже, чем летчиков, но зачастую тоже неплохо. Отношения летчиков с техниками всегда были самыми теплыми, ведь именно от техника зависели исправность и боеспособность истребителя.

В кабине этого МиГ-3 с надписью «За Родину» на борту – Виталий Рыбалко, 122-го ИАП. Высотный мотор АМ-35А позволял развивать 640 км/ч на высоте 7800 метров, но у земли, по выражению летчиков, это был «утюг»

Конечно, среди технического состава были и женщины – и мотористки, и младшие специалисты по вооружению. Порой у летчиков завязывались с ними романы, которые иногда заканчивались свадьбой.

МиГ-3 129-го ИАП на стоянке

Многие летчики-истребители верили в приметы. К примеру, старались не бриться и не фотографироваться перед боевыми вылетами. Вспоминает Сергей Горелов: «Были и свои приметы: бриться утром нельзя, только вечером. Женщину подпускать к кабине самолета нельзя. Мне в гимнастерку мать вшила крестик, а потом я его перекладывал в новые гимнастерки».

Денежные аттестаты, которые истребителям выдавались за службу, они в основном отсылали родным в тыл. Возможность потратить деньги на себя была далеко не всегда, да и необходимости в этом не было. Вспоминает Виталий Клименко: «Перед началом перебазирования я отправил аттестат своей жене на получение с моей зарплаты денег, так как знал, что Зине и ее матери жилось в это время трудно. Нас же, летчиков, и во время войны неплохо снабжали продуктами питания, одеждой. Мы ни в чем не нуждались… Поэтому все фронтовики, как правило, посылали свои аттестаты своим женам, матерям, отцам или родственникам, так как в тылу было особенно тяжело с питанием».

Стирали свою форму летчики, как правило, сами. Особых хлопот с этим у них не было, поскольку на аэродроме всегда стояла бочка с бензином. Они кидали туда гимнастерки, штаны, потом одежду достаточно было потереть, и вся грязь от нее отлетала, форму оставалось только прополоскать и высушить!

Группа МиГ-3 патрулирует над центром Москвы

Мылись летчики раз в двадцать-тридцать дней. Им устраивали полевые бани. В палатках устанавливали печки и котлы. Там стояли бочки – одна с холодной водой, другая с кипятком, – рядом лежала ржаная солома. Получив мыло, летчики запаривали солому кипятком и терлись ею, как мочалкой.

Но иногда летчика могли вызвать на боевой вылет даже во время мытья. Вспоминает Анатолий Бордун: «Погода ухудшилась, и у нас по случаю отсутствия вылетов организовали баню. Мы моемся, и вдруг сигнальная ракета взлетела. Как потом оказалось, распогодилось немного и бомбардировщики к нашему аэродрому вышли, а от нас требовалось их сопровождать. Соответственно, мы из бани выскочили. Я успел надеть только штаны и рубашку. У меня даже волосы остались намыленными. Вылет прошел благополучно, но если бы меня сбили, думаю, подивились бы на земле, что летчик едва одетый и голова в мыле».

1943 год стал переломным в воздушной войне на Восточном фронте. Причин тому было несколько. В войска стала массово поступать современная техника, в том числе и получаемая по ленд-лизу. Массированные бомбардировки немецких городов заставляли немецкое командование держать большое количество истребительной авиации в ПВО страны. Не менее важным фактором стало возросшее мастерство и выучка «сталинских соколов». С лета и до самого конца войны советская авиация завоевала господство в воздухе, которое с каждым месяцем войны становилось все более полным. Вспоминает Николай Голодников: «После воздушных боев на «Голубой линии» Люфтваффе постепенно утрачивали господство в воздухе, и к концу войны, когда господство в воздухе было утеряно окончательно, «свободная охота» осталась единственным способом ведения боя немецкой истребительной авиацией, где они достигали хоть какого-то положительного результата». Люфтваффе оставались исключительно сильным, умелым и жестоким противником, отважно сражавшимся до самого конца войны и порой наносящим весьма болезненные удары, но на общий итог противоборства это повлиять уже никак не могло.

Воспоминания летчиков истребителей

Клименко Виталий Иванович

Виталий Клименко в классе училища перед стендом с мотором М-11

Рядом, в 100–125 км от Шауляя, проходила граница с Германией. Близость ее мы ощущали на своей шкуре. Во-первых, непрерывно шли военные учения Прибалтийского военного округа, во-вторых, на аэродроме дежурила в полной боевой готовности авиаэскадрилья или в крайнем случае звено истребителей. Встречались мы и с немецкими разведчиками, но приказа сбивать их у нас не было, и мы только сопровождали их до границы. Непонятно, зачем тогда поднимали нас в воздух, чтобы поздороваться, что ли?! Я помню, как во время выборов в Верховные Советы Эстонии, Латвии и Литвы мы барражировали на низкой высоте над г. Шауляй.

Имена советских асов Великой Отечественной войны Ивана Кожедуба и Александра Покрышкина известны всем, кто хотя бы поверхностно знаком с отечественной историей.

Кожедуб и Покрышкин — самые результативные советские лётчики-истребители. На счету первого 64 вражеских самолёта, сбитых лично, на счету второго — 59 личных побед, и ещё 6 самолётов он сбил в группе.

Имя третьего по результативности советского лётчика известно лишь любителям авиации. Николай Гулаев в годы войны уничтожил 57 самолётов противника лично и 4 в группе.

Интересная подробность — Кожедубу на достижение своего результата потребовалось 330 боевых вылетов и 120 воздушных боёв, Покрышкину — 650 боевых вылетов и 156 воздушных боёв. Гулаев же добился своего результата, осуществив 290 боевых вылетов и проведя 69 воздушных боёв.

Более того, согласно наградным документам, в своих первых 42 воздушных боях он уничтожил 42 самолёта противника, то есть в среднем каждый бой завершался для Гулаева уничтоженной вражеской машиной.

Любители военной статистики подсчитали, что коэффицент эффективности, то есть соотношение воздушных боёв и побед, у Николая Гулаева составил 0,82. Для сравнения — у Ивана Кожедуба он составлял 0,51, а у гитлеровского аса Эриха Хартмана , официально сбившего большего всего самолётов за Вторую мировую войну, — 0,4.

При этом люди, знавшие Гулаева и воевавшие с ним, утверждали, что он щедро записывал многие свои победы на ведомых, помогая им получать ордена и деньги — советским лётчикам платили за каждый сбитый самолёт противника. Некоторые полагают, что общее число самолетов, сбитых Гулаевым, могло достигать 90, что, впрочем, сегодня подтвердить или опровергнуть невозможно.

Герои Советского Союза лётчики Александр Покрышкин (второй слева), Григорий Речкалов (в центре) и Николай Гулаев (справа) на Красной площади. Фото: РИА Новости

Парень с Дона

Об Александре Покрышкине и Иване Кожедубе, трижды Героях Советского Союза, маршалах авиации, написано множество книг, снято немало фильмов.

Николай Гулаев, дважды Герой Советского Союза, был близок к третьей «Золотой Звезде», но её так и не получил и в маршалы не вышел, оставшись генерал-полковником. Да и вообще, если в послевоенные годы Покрышкин и Кожедуб всегда были на виду, занимались патриотическим воспитанием молодёжи, то Гулаев, практически ни в чём не уступавший коллегам, всё время оставался в тени.

Возможно, дело в том, что и военная, и послевоенная биография советского аса была богата эпизодами, которые не слишком вписываются в образ идеального героя.

Николай Гулаев родился 26 февраля 1918 года в станице Аксайской, которая ныне стала городом Аксаем Ростовской области.

Донская вольница была в крови и характере Николая с первых дней и до конца жизни. Окончив семилетку и ремесленное училище, он работал слесарем на одном из ростовских заводов.

Как и многие из молодёжи 1930-х, Николай увлёкся авиацией, занимался в аэроклубе. Это увлечение помогло в 1938 году, когда Гулаева призвали в армию. Лётчика-любителя направили в Сталинградское авиационное училище, которое он окончил в 1940 году.

Гулаева распределили в авиацию ПВО, и в первые месяцы войны он обеспечивал прикрытие одного из промышленных центров в тылу.

Выговор в комплекте с наградой

На фронте Гулаев оказался в августе 1942 года и сразу продемонстрировал как талант боевого лётчика, так и своенравный характер уроженца донских степей.

У Гулаева не было разрешения на ночные полёты, и когда 3 августа 1942 года в зоне ответственности полка, где служил молодой лётчик, появились гитлеровские самолёты, в небо отправились опытные пилоты.

Но тут Николая подначил механик:

— А ты чего ждёшь? Самолёт готов, лети!

Гулаев, решив доказать, что он не хуже «стариков», вскочил в кабину и взлетел. И в первом же бою, без опыта, без помощи прожекторов уничтожил немецкий бомбардировщик.

Когда Гулаев вернулся на аэродром, прибывший генерал изрёк: «За то, что вылетел самовольно, объявляю выговор, а за то, что сбил вражеский самолёт, повышаю в звании и представляю к награде».

Дважды Герой Советского Союза лётчик Николай Дмитриевич Гулаев. Фото: РИА Новости

Самородок

Его звезда особенно ярко засияла во время боёв на Курской дуге. 14 мая 1943 года, отражая налёт на аэродром Грушка, он в одиночку вступил в бой с тремя бомбардировщиками «Ю-87», прикрываемыми четырьмя «Ме-109». Сбив два «юнкерса», Гулаев пытался атаковать третий, но кончились патроны. Не колеблясь ни секунды, лётчик пошёл на таран, сбив ещё один бомбардировщик. Неуправляемый «Як» Гулаева вошёл в штопор. Лётчику удалось выровнять самолёт и посадить его у переднего края, но на своей территории. Прибыв в полк, Гулаев на другом самолёте вновь вылетел на боевое задание.

В начале июля 1943 года Гулаев в составе четвёрки советских истребителей, пользуясь фактором внезапности, атаковал немецкую армаду из 100 самолётов. Расстроив боевой порядок, сбив 4 бомбардировщика и 2 истребителя, все четверо благополучно вернулись на аэродром. В этот день звено Гулаева совершило несколько боевых вылетов и уничтожило 16 вражеских самолётов.

Июль 1943-го вообще был крайне продуктивным для Николая Гулаева. Вот что зафиксировано в его лётной книжке: » 5 июля — 6 боевых вылетов, 4 победы, 6 июля — сбит "Фокке —Вульф 190", 7 июля — в составе группы сбито три самолёта противника, 8 июля — сбит "Ме-109", 12 июля — сбиты два "Ю-87"».

Герой Советского Союза Фёдор Архипенко , которому довелось командовать эскадрильей, где служил Гулаев, писал о нём: «Это был лётчик-самородок, входивший в первую десятку асов страны. Он никогда не мандражировал, быстро оценивал обстановку, его внезапная и результативная атака создавала панику и разрушала боевой порядок противника, что срывало прицельное бомбометание им наших войск. Был очень смел и решителен, часто приходил на выручку, в нём порой чувствовался настоящий азарт охотника».

Летающий Стенька Разин

28 сентября 1943 года заместителю командира эскадрильи 27-го истребительного авиационного полка (205-я истребительная авиационная дивизия, 7-й истребительный авиационный корпус, 2-я воздушная армия, Воронежский фронт) старшему лейтенанту Гулаеву Николаю Дмитриевичу было присвоено звание Героя Советского Союза.

В начале 1944 года Гулаев был назначен командиром эскадрильи. Его не слишком стремительный должностной рост объясняется тем, что методы воспитания подчинённых у аса были не совсем обычные. Так, одного из лётчиков своей эскадрильи, опасавшегося подбираться к гитлеровцам на ближнюю дистанцию, он излечил от страха перед врагом, дав очередь из бортового оружия рядом с кабиной ведомого. Страх у подчинённого как рукой сняло...

Тот же Фёдор Архипенко в своих воспоминаниях описывал ещё один характерный эпизод, связанный с Гулаевым: «Подлетая к аэродрому, сразу увидел с воздуха, что стоянка самолёта Гулаева пуста... После посадки мне сообщили — всю шестёрку Гулаева сбили! Сам Николай сел раненый на аэродром к штурмовикам, а об остальных лётчиках ничего не известно. Спустя некоторое время с передовой сообщили: двое выпрыгнули с самолётов и приземлились в расположении наших войск, судьба ещё троих неизвестна... И сегодня, спустя много лет, главную ошибку Гулаева, допущенную тогда, вижу в том, что взял он с собой в боевой вылет сразу троих молодых, вовсе не обстрелянных лётчиков, которые и были сбиты в первом же своём бою. Правда, и сам Гулаев одержал в тот день сразу 4 воздушные победы, сбив 2 "Ме-109", "Ю-87" и "Хеншель"».

Он не боялся рисковать собой, но с той же лёгкостью рисковал и подчинёнными, что порой выглядело совершенно неоправданным. Лётчик Гулаев был похож не на «воздушного Кутузова», а скорее на лихого Стеньку Разина, освоившего боевой истребитель.

Но при этом он добивался поразительных результатов. В одном из боёв над рекой Прут во главе шестёрки истребителей P-39 «Аэрокобра» Николай Гулаев атаковал 27 бомбардировщиков противника, шедших в сопровождении 8 истребителей. За 4 минуты было уничтожено 11 вражеских машин, из них 5 — лично Гулаевым.

В марте 1944 года лётчик получил краткосрочный отпуск домой. Из этой поездки на Дон он приехал замкнутым, неразговорчивым, ожесточённым. В бой рвался остервенело, с какой-то запредельной яростью. Во время поездки домой Николай узнал, что во время оккупации его отца казнили фашисты...

1 июля 1944 года гвардии капитан Николай Гулаев был удостоен второй звезды Героя Советского Союза за 125 боевых вылетов, 42 воздушных боя, в которых он сбил 42 самолёта противника лично и 3 — в группе.

И тут происходит ещё один эпизод, о котором Гулаев после войны откровенно рассказывал друзьям, эпизод, отлично показывающий его буйную натуру выходца с Дона.

О том, что стал дважды Героем Советского Союза, лётчик узнал после очередного вылета. На аэродроме уже собрались однополчане, которые заявили: награду надо «обмыть», спирт есть, а вот с закуской проблемы.

Гулаев вспомнил, что при возвращении на аэродром он видел пасущихся свиней. Со словами «закуска будет» ас снова садится в самолёт и через несколько минут сажает его возле сараев, к изумлению хозяйки свиней.

Как уже говорилось, лётчикам платили за сбитые самолёты, так что с наличностью у Николая проблем не было. Хозяйка охотно согласилась продать хряка, которого с трудом погрузили в боевую машину.

Каким-то чудом лётчик взлетел с очень маленькой площадки вместе с обезумевшим от ужаса хряком. Боевой самолёт не рассчитан на то, что внутри него будет устраивать пляски упитанная свинья. Гулаев с трудом удерживал самолёт в воздухе...

Если бы в тот день случилась катастрофа, это, наверное, был бы самый нелепый случай гибели дважды Героя Советского Союза в истории.

Слава Богу, Гулаев дотянул до аэродрома, и полк весело отметил награду героя.

Ещё один анекдотичный случай связан с внешностью советского аса. Однажды в бою ему удалось сбить самолет-разведчик, который пилотировал гитлеровский полковник, кавалер четырёх Железных Крестов. Немецкий лётчик захотел встретиться с тем, кому удалось прервать его блистательную карьеру. Судя по всему, немец ожидал увидеть статного красавца, «русского медведя», которому не зазорно проиграть... А вместо этого пришёл молоденький, невысокого роста полноватый капитан Гулаев, который, кстати, в полку имел вовсе не героическое прозвище «Колобок». Разочарованию немца не было предела...

Драка с политическим подтекстом

Летом 1944 года советское командование принимает решение отозвать с фронта лучших советских лётчиков. Война идёт к победному концу, и руководство СССР начинает думать о будущем. Те, кто проявил себя в Великой Отечественной войне, должны окончить Военно-воздушную академию, чтобы затем занять руководящие посты в ВВС и ПВО.

В число тех, кого вызывали в Москву, попал и Гулаев. Сам он в академию не рвался, просил оставить в действующей армии, но получил отказ. 12 августа 1944 года Николай Гулаев сбил свой последний «Фокке-Вульф 190».

Существует по крайней мере три версии случившегося, которые объединяют два слова — «дебош» и «иностранцы». Остановимся на той, которая встречается чаще всего.

Согласно ей, Николай Гулаев, к тому времени уже майор, был вызван в Москву не только для учёбы в академии, но и для получения третьей звезды Героя Советского Союза. Учитывая боевые достижения лётчика, такая версия не выглядит неправдоподобной. В компании Гулаева оказались и другие заслуженные асы, ожидавшие награждения.

За день до церемонии в Кремле Гулаев зашёл в ресторан гостиницы «Москва», где отдыхали его друзья-лётчики. Однако ресторан был переполнен, и администратор заявил: «Товарищ, для вас места нет!».

Говорить подобное Гулаеву с его взрывным характером не стоило вообще, но тут, на беду, ему ещё попались румынские военные, в тот момент также отдыхавшие в ресторане. Незадолго до этого Румыния, с начала войны являвшаяся союзницей Германии, перешла на сторону антигитлеровской коалиции.

Разгневанный Гулаев громко сказал: «Это что, Герою Советского Союза места нет, а врагам есть?».

Слова лётчика услышали румыны, и один из них выдал в адрес Гулаева оскорбительную фразу по-русски. Через секунду советский ас оказался возле румына и смачно ударил его по физиономии.

Не прошло и минуты, как в ресторане закипела драка между румынами и советскими лётчиками.

Когда дерущихся разняли, оказалось, что пилоты отлупили членов официальной военной делегации Румынии. Скандал дошёл до самого Сталина, который постановил: награждение третьей звездой Героя отменить.

Если бы речь шла не о румынах, а об англичанах или американцах, скорее всего, дело для Гулаева закончилось бы совсем плачевно. Но ломать жизнь своему асу из-за вчерашних противников вождь всех народов не стал. Гулаева просто отправили в часть, подальше от фронта, румын и вообще любого внимания. Но насколько эта версия правдива, неизвестно.

Генерал, друживший с Высоцким

Несмотря ни на что, в 1950 году Николай Гулаев окончил Военно-воздушную академию имени Жуковского, а ещё через пять лет — академию Генштаба.

Командовал 133-й авиационной истребительной дивизией, располагавшейся в Ярославле, 32-м корпусом ПВО во Ржеве, 10-й армией ПВО в Архангельске, прикрывавшей северные рубежи Советского Союза.

У Николая Дмитриевича была замечательная семья, он обожал свою внучку Ирочку, был страстным рыбаком, любил угощать гостей лично засоленными арбузами...

Он тоже посещал пионерские лагеря, участвовал в различных ветеранских мероприятиях, но всё-таки оставалось ощущение, что наверху дано указание, говоря современным языком, не слишком пиарить его персону.

Собственно, причины для этого были и в то время, когда Гулаев уже носил генеральские погоны. Например, он мог своею властью пригласить на выступление в Дом офицеров в Архангельске Владимира Высоцкого , игнорируя робкие протесты местного партийного руководства. Кстати, есть версия, что некоторые песни Высоцкого о лётчиках родились после его встреч с Николаем Гулаевым.

Норвежская жалоба

В отставку генерал-полковник Гулаев ушёл в 1979 году. И есть версия, что одной из причин этому стал новый конфликт с иностранцами, но на сей раз не с румынами, а с норвежцами.

Якобы генерал Гулаев устроил неподалёку от границы с Норвегией охоту на белых медведей с применением вертолётов. Норвежские пограничники обратились к советским властям с жалобой на действия генерала. После этого генерала перевели на штабную должность подальше от Норвегии, а затем отправили на заслуженный отдых.

Нельзя с уверенностью утверждать, что данная охота имела место, хотя подобный сюжет очень хорошо вписывается в яркую биографию Николая Гулаева.

Как бы то ни было, отставка плохо повлияла на здоровье старого лётчика, не мыслившего себя без службы, которой было посвящена вся жизнь.

Дважды Герой Советского Союза, генерал-полковник Николай Дмитриевич Гулаев скончался 27 сентября 1985 года в Москве, в возрасте 67 лет. Местом его последнего упокоения стало Кунцевское кладбище столицы.

Петер Хенн

Последнее сражение. Воспоминания немецкого летчика-истребителя. 1943-1945

Предисловие

Потеря обеих ног – это высокая цена за то, чтобы иметь право, по крайней мере, на то, чтобы тебя выслушали. Нечасто можно найти человека, который отдал бы больше, и все же это была цена, заплаченная Петером Хенном за то, чтобы написать свою книгу. Даже если память плохой советчик, когда приходится вспоминать события десятилетней давности , то костыли или протезы служат прекраснейшим напоминанием. Не в этом ли причина силы, скрывающейся в этих воспоминаниях очевидца? Я так не думаю. Но надо признать, что последнее утверждение имеет смысл и его нельзя не принимать во внимание.

Мы имеем перед собой книгу бывшего врага. Она не столь значима, как, например, «Дневник» Эрнста Юнгера – столь сдержанного в выражениях и столь же опасного в своем губительном восхвалении войны – или «Ответные действия» фанатичного Эрнста фон Саломона в их отвратительной откровенности. Автора мало заботит, нравится ли он или вызывает неодобрение, тешит ли он или разрушает ожидания своего собственного народа или своей же военной касты. В некоторой степени это может объяснить отсутствие успеха его книги в Германии. Петер Хенн стал солдатом только потому, что его страна вступила в войну, иначе в мирное время он был бы гражданским летчиком. Он, кажется, не был нацистом или ярым националистом, и никогда не касается этой темы, за исключением слов о недоверии к высоким партийным сановникам и к аргументам их пропаганды. Хенн взял в руки оружие только потому, что надеялся на то, что однажды сможет снова отложить его. Штабные офицеры могут расхваливать летные данные «Мессершмитта-109», который, как предполагалось, превосходил вражеские самолеты. Петер Хенн непосредственно сам летал на Me-109 и чувствовал машину гораздо лучше, чем перо в своих руках. Но профессиональные писатели и мемуары штабных офицеров волнуют нас гораздо меньше, чем Петер Хенн, пытающийся уйти от пушечных очередей «Лайтнинга» или раскачивающийся на стропах разорванного парашюта.

Это потому, что он формулирует одну из важнейших истин любой войны: угроза смерти дает понимание сути людей и событий, выводит на свет любые фальшивые идеи. Идеи управляют миром и развязывают войны, но люди, которые рискуют жизнью, могут сами, под беспощадным и слепящим светом своей судьбы, судить об этих идеях, убивающих их товарищей и, в конечном счете, их самих. Исходя из вышесказанного голос Петера Хенна, бывшего летчика-истребителя из эскадры «Мёльдерс» и командира эскадрильи из 4-й эскадры непосредственной поддержки войск на поле боя , будет услышан и сегодня и завтра, и мы должны надеяться на то, что он достигнет любой части земного шара, где живут с надеждой на мирное будущее.

Петер Хенн родился 18 апреля 1920 г. Он никогда не пытался избегать опасностей, которым подвергались его товарищи, и совершал самые безрассудные поступки. Он однажды едва не был разорван надвое, взлетая на самолете с крошечной каменистой площадки в Италии, чтобы сбежать – если верить его словам – от союзнических танков. Он, конечно, мог уехать и в автомобиле, но трудности привлекали этого человека, который хотел победить, попытавшись сделать невозможное. Были все предпосылки к тому, что в тот день он мог погибнуть, и удивительно, что ему удалось спастись. Но самым большим удовольствием для этого бесшабашного юноши было щелкнуть каблуками перед Стариком – командиром своей группы, которому, вероятно, было лет тридцать и который недолюбливал его, – и доложить после некоего нового злоключения: «Лейтенант Хенн вернулся из боевого вылета». А после всего этого наслаждаться его неприязненным изумлением.

Петер Хенн – двадцатитрехлетний лейтенант, сын сельского почтальона, предполагавшего, что тот станет учителем, – едва ли устраивал командира истребительной группы. В люфтваффе, как и в вермахте, всегда холили лишь офицеров, окончивших высшие военные училища. Остальные рассматривались в качестве обычного пушечного мяса и расходного материала. Но война распределяет звания и почести наугад.

В моем представлении образ Петера Хенна ни в коем случае не противоречит образам известных асов всех стран, заслуживших медали, кресты с дубовыми листьями и прочие награды, которые открывали своим обладателям дорогу в советы директоров крупных компаний и к заключению удачных браков. Уберите их золотые цепочки, орлов и погоны, и Петер Хенн будет напоминать одного из этих веселых молодых людей, которых все мы знали в течение войны и чье хорошее расположение духа ничто не могло уничтожить. Потрепанная фуражка, небрежно сдвинутая на одно ухо, придавала ему вид механика, ставшего офицером, но стоило обратить внимание на честный, открытый взгляд и жесткие линии рта, становилось ясно: перед вами настоящий воин.

Его бросили в бой в 1943 г., в момент, когда неудачи Гитлера начинали становиться все более серьезными, и было очевидно, что поражения не вносили в военную службу ничего похожего на здравый смысл и человечность. Он был послан в Италию, возвращен в Германию, вернулся обратно в Италию, провел некоторое время в госпиталях в Румынии, участвовал в сумасшедших схватках на Втором фронте и закончил войну в Чехословакии, попав в плен к русским, из которого вернулся в 1947 г. инвалидом. Преследуемый со всех сторон поражениями, он шел от несчастья к несчастью, авариям, прыжкам с парашютом, пробуждению в операционной, воссоединению со своими товарищами, пока некое новое бедствие не бросало его вниз…

В сражениях он одерживал победы, которые не обходились без жертв. В одном из боев, когда его преследовали десять «Тандерболтов», ему повезло поймать одного из них в прицел своих пушек, и он не упустил случая нажать на спуск. Хенн, должно быть, послал нескольких своих врагов на землю, но можно предположить, что их было не больше, чем у Ричарда Хиллари, чей издатель сообщает нам, что он сбил пять немецких самолетов в ходе Битвы за Англию . Петер Хенн не имел привычки кричать о своих победах в микрофон. Он не хвастался о «новой победе». Когда Геринг, которого каждый в люфтваффе называл Германом, посетил его группу и произнес одну из своих бредовых речей, все ожидали, что лейтенант Хенн устроит скандал, сказав нечто безрассудное, потому что не сможет сдержать себя. Но кто знает, при иных обстоятельствах, например находясь в составе победоносных эскадрилий в Польше в 1939 г. или в период Французской кампании 1940 г., не был бы лейтенант Хенн опьянен победами? Есть, очевидно, существенное различие между летчиками-истребителями во времена побед и во времена поражений.

В чем же причина человечности Петера Хенна? Полковник Аккар , казалось, говорил об этом, когда в журнале Forces Aйriennes Franзaises (№ 66) написал, что «летчик-истребитель – это или победитель, или никто», пытаясь объяснить, почему обе книги Ричарда Хиллари и его письма читаются так, как будто они написаны пилотом бомбардировщика, то есть участником боевых действий, имевшим много времени для размышлений. Он убежден, что лейтенант Хенн не обладал духом летчика-истребителя и что печально известный Рудель с его золотыми дубовыми листьями и бриллиантами, который был всего лишь пилотом «Штуки» , обладал им в гораздо большей степени.

Мы должны допустить, что Рудель никогда не чувствовал никакого сострадания, ни к себе, ни к другим . Он был жестким человеком – жестким и беспощадным к себе, в то время как Петер Хенн, кстати, как и Аккар, мог быть растроган по поводу упавшего в море или погибшего приятеля. Или приходил в ярость от высокопарных речей «наземных» чиновников. Его нервы были взвинчены, потому что он ясно видел причины краха люфтваффе на земле и в воздухе, а чушь, вещаемая рейхсминистерством пропаганды по радио, оставляла его равнодушным. Он лишь с презрением пожимал плечами. Он использует слово «бойня», когда речь заходит о войне. Так оно и есть. Должны ли мы назвать этого необычного летчика-истребителя злым гением, я не могу сказать, но очевидно, что он был талантливым человеком. Лейтенант Хенн слишком много размышлял, и командир его группы не лучшим образом отзывался о нем в своем личном рапорте. «Лучшая вещь, которую можно сделать, – советовал он Хенну, – состоит в том, чтобы бросаться в бой, нажимать на спуск оружия и ни о чем не думать». Фактически это был моральный принцип всех летчиков-истребителей, а также и первое правило войны. Но когда об этом нельзя думать, остается лишь, как я полагаю, оставить службу.

Мы сгорали заживо [Смертники Великой Отечественной: Танкисты. Истребители. Штурмовики] Драбкин Артем Владимирович

Воспоминания летчиков истребителей

Клименко Виталий Иванович

Виталий Клименко в классе училища перед стендом с мотором М-11

Рядом, в 100–125 км от Шауляя, проходила граница с Германией. Близость ее мы ощущали на своей шкуре. Во-первых, непрерывно шли военные учения Прибалтийского военного округа, во-вторых, на аэродроме дежурила в полной боевой готовности авиаэскадрилья или в крайнем случае звено истребителей. Встречались мы и с немецкими разведчиками, но приказа сбивать их у нас не было, и мы только сопровождали их до границы...

Из книги Штрафбаты выиграли войну? [Мифы и правда о штрафниках Красной Армии] автора Дайнес Владимир Оттович

Участие в боевых действиях штрафных авиационных эскадрилий и штрафников-летчиков В 8-й воздушной армии успешно проявила себя ночная легкобомбардировочная эскадрилья на самолетах У-2, первым командиром которой был старший лейтенант И.М. Семертей. Летчики этой эскадрильи,

Из книги Истребители [«Прикрой, атакую!»] автора Драбкин Артем Владимирович

Воспоминания летчиков истребителей Клименко Виталий Иванович Виталий Клименко в классе училища перед стендом с мотором М-11Рядом, в 100–125 км от Шауляя, проходила граница с Германией. Близость ее мы ощущали на своей шкуре. Во-первых, непрерывно шли военные учения

Из книги Военно-морской шпионаж. История противостояния автора Хухтхаузен Питер

ОПРЕДЕЛЕНИЕ ЦЕЛЕЙ, ОЦЕНКА НАНЕСЕННОГО УЩЕРБА И БОЕВОЙ ДУХ ЛЕТЧИКОВ Хотя американские войска после капитуляции Японии несколько лет находились в оккупированной Южной Корее и произвели там масштабное картографирование, офис военно-морской разведки считал, что на конец

Из книги Японские асы морской авиации автора Иванов С. В.

КОЛДУНЫ ЭЛЕКТРОНИКИ И ВЫЖИВАЕМОСТЬ ЛЕТЧИКОВ 24 июля 1965 г. во время воздушного налета на Северный Вьетнам советской ракетой класса «земля-воздух» SAM-2 был сбит американский самолет Ф-4 «Фантом» производства компании «Макдоннел-Дуглас». Это событие ознаменовало первый

Из книги Кожедуб автора Бодрихин Николай Георгиевич

Победы летчиков морской авиации Японии в воздушных

Из книги Истребитель Ла-5 [Сломавший хребет Люфтваффе] автора

БИОГРАФИЧЕСКИЕ СПРАВКИ НА ВОЕННЫХ ЛЕТЧИКОВ - БОЕВЫХ ДРУЗЕЙ И СОРАТНИКОВ И.Н. КОЖЕДУБА АЗАРОВ Евгений Александрович - летчик-истребитель, гвардии майор.Герой Советского Союза (19.08.1944). Награжден орденом Ленина, тремя орденами Красного Знамени, орденами Суворова III

Из книги «Пламенные моторы» Архипа Люльки автора Кузьмина Лидия

ШКОЛЬНАЯ «ПАРТА» ЛЕТЧИКОВ Опытный Ла-5УТИ «Подарок фронту в честь 25-летия ВЛКСМ» Опытный Ла-5УТИ «Подарок фронту в честь 25-летия ВЛКСМ»Летчики, готовившиеся для истребителей семейства «ЛаГГ» и «Ла», до 1944 года не имели своей спарки. При переучивании они

Из книги 891 день в пехоте автора Анцелиович Лев Самсонович

Из книги Неизвестный Лавочкин автора Якубович Николай Васильевич

Из книги OV-1 «Mohawk» автора Иванов С. В.

«С земли мы видели лица немецких летчиков» Трудно писать на эту тему. Сколько уже рассказано о Великой Отечественной за более чем шестьдесят лет! Сложно чем-то удивить, открыть что-то новое. Да… Но вот читаю письмо, присланное в редакцию инвалидом Великой Отечественной

Из книги Как СМЕРШ спас Сталина. Покушения на Вождя автора Ленчевский Юрий

Из книги Hs 129. Особенности модификаций и детали конструкции автора Иванов С. В.

Из книги Ла-7, Ла-9, Ла-11. Последние поршневые истребители СССР автора Якубович Николай Васильевич

Центр летных испытаний авиации ВМС США/Школа летчиков- испытателей Отдел испытания вооружений Центра летных испытаний авиации ВМС США в середине 60-х отработал на «Мохауке» весь ассортимент вооружения, который самолет в принципе имел возможность применять. Испытания

Из книги автора

Судьба немецких летчиков В ночь на 5 сентября 1944 года начальник Гжатского РО НКВД получил сообщение, что в направлении Можайска пролетел вражеский самолет, который был трижды обстрелян нашей зенитной артиллерией в районах станции Кубинка Московской области, Можайска и

Из книги автора

Hs 129 в прицеле советских летчиков С штурмовиками Hs 129 летчики ВВС РККА встречались в воздухе довольно часто. особенно на последнем этапе войны. Поэтому нет ничего удивительного, что эти самолеты есть в числе сбитых у многих советских асов.Есть и многочисленные описания

Из книги автора

Школьная «парта» летчиков 21 февраля 1945 года вышло постановление ГКО № 7560сс и последовавший за ним приказ НКАП № 76сс:«а) передать заводу № 163 чертежи учебного самолета Ла-7 с двойным управлением не позднее 10 марта с.г.;б) изготовленный ОКБ на заводе 21 учебный Ла-7 передать